Мы рады приветствовать вас на сайте «АВТОКОВРИК»
НОВОСТИ
"Автоковрик" расширяет ассортимент ковриков в салон автомобилей. В продажу поступили резиновые и текстильные автомобильные коврики на следующие модели автомобилей: Ford Focus III; Nissan Juke; Hyundai Solaris, ELANTRA 2011, Kia Soul, PICANTO II, Sorento 2011; Mazda 3 2009, CX-5; Mercedes GL X164; Opel Astra J; Renault Sandero, Duster; Subaru XV; VW Polo sedan, Jetta 2011, Passat B7 2011; Mitsubishi ASX; VW Polo sedan. Огромный ассортимент автомобильных ковриков в наличии.
Розничные магазины:
г. Ростов-на-Дону,
ул. Красноармейская, 157
тел.: +7 (863) 292-30-66
г. Таганрог,
ул. Седова, 2/2,
тел.: +7 (8634) 32-76-32
г. Миллерово,
Рынок МТК, ул. Толстого,
пав. № 63, т.: +7 (86385) 2-99-19
с. Чалтырь
ул. Олимпийская, 1/82
т.: +7 (863) 247-10-66
Интернет-заказы:
E-mail: [email protected]
тел.: +7 (905) 428-29-55
Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамСостарившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет,И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие, милые были!Тот образ во мне не угас.Мы все в эти годы любили,Но мало любили нас.
Вообще момент переживания угасания молодости у Есенина особенно отражается в его поздних стихах, когда и была написана поэма «Анна Снегина». Вспомним знаменитые строчки:
Не жалею, не зову, не плачу,Все пройдет, как с белых яблонь дым.Увяданья золотом охваченный,Я не буду больше молодым.
Но возвратимся к главному женскому образу поэмы. По юности они встречались – будущий поэт из крестьян и дочь помещика Анна Снегина. И вот спустя много лет судьба вновь свела их уже состоявшимися людьми, когда поэт приезжает погостить в родное село.Забыть молодой офицер... – Говорит она с сожалением.
Прошлое юношеское отношение не было с её стороны любовью: «Когда-то я очень любила сидеть у калитки вдвоем». Они мечтали о славе, он же «угодил в прицел», она вышла замуж. Всё очень чётко сказано. После её слов – реакция поэта однозначная:Я слушал ее и невольноОглядывал стройный лик.Хотелось сказать:«Довольно!Найдемте другой язык!»
Речь идёт о природных половых стремлениях, не более. Всё очень банально. А до этого, когда он только приехал в село и услышал про Снегину, высказал нам такую мысль:Я шел по дороге в КриушуИ тростью сшибал зеленя.Ничто не пробилось мне в душу,Ничто не смутило меня.Струилися запахи сладко,И в мыслях был пьяный туман...Теперь бы с красивой солдаткойЗавесть хорошо роман.
Теперь там достигли силы.Дорога моя ясна...Но вы мне по-прежнему милы,Как родина и как весна…
Он ей мил «как родина и как весна». Мил. «Как». Смешно даже!А его реакция на письмо:
Письмо как письмо.Беспричинно.Я в жисть бы таких не писал...По-прежнему с шубой овчиннойИду я на свой сеновал.Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамПогорбившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет.И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»
А ему «мил… погорбившийся плетень». А в ласковом отказе девушке в белой накидке Анны Снегиной уже намёк, что всё это не серьезно.Далекие милые были!..Тот образ во мне не угас.Мы все в эти годы любили,Но, значит,Любили и нас.
Опять «милые». А вот это «значит» - звучит как арифметическое решение. Значит, любили нас. В том-то и дело что это ничего не значит. В начале поэмы Есенин заканчивает строчку несколько по-другому:poetree.ru
Спектакль по мотивам одноименной поэмы Сергея Есенина.
«Анна Снегина» – автобиографическая поэма Сергея Есенина. В основу легли воспоминания поэта о посещении родного села, о революции, о безответной любви в юные годы. Впервые отрывки из поэмы были опубликованы весной 1925 года в журнале «Город и деревня», полностью же впервые была напечатана в газете «Бакинский рабочий» в двух номерах (№95 и 96) 1 и 3 мая. Поэма была написана Есениным во время его поездки на Кавказ в 1924–1925 годах. Черновой автограф содержит пометку: «1925 г. Батум». В самой поэме отсутствует сквозное действие, последовательный рассказ о событиях. Собственные переживания и впечатления автора от происходящего даны яркими отдельными эпизодами.
Лирический герой выступает сразу в нескольких образах: он и рассказчик, и участник предреволюционного и революционного времени, и он же герой рассказа. Все произведение пронизано воспоминаниями поэта о ранней юности, о «девушке в белой накидке». Герой поэмы возвращается в родные места после Февральской революции. Он хочет остаться в стороне от революционных событий, отдохнуть в гармонии с природой, вспомнить юность.
Поэма неоднократно инсценировалась. В 1966 году композитор А.Н. Холминов написал одноименную оперу, которую в 1967 году поставили в Мариинке (тогда Ленинградском академическом театре оперы и балета им. С.М. Кирова). Годом позже другой советский композитор, В.Г. Агафонников, также написал по поэме одноименную оперу, по которой был снят телефильм «Анна Снегина» с Виталием Безруковым в роли Есенина. Это было первое воплощение образа Есенина в кино в истории российского кинематографа.
История Анны Снегиной из очерка писателя Михаила Румер-Зараева «Ковчег поэзии» («Нева», 2014 г.):
«Как, верно, сладко ему жилось и писалось в Константинове на этом окском крутояре, откуда в ровной подоблачной дали виднелись зеленые волны холмов и черно-белыми пятнами – стада на заливном лугу. Лет за тридцать перед тем, в пятнадцатом году, на этом крутояре сиживали два молодых поэта (Есенин и Каннегисер. – Прим. ред.), сошедшиеся в пылкой юношеской дружбе. Не знаю, водил ли Есенин Каннегисера к Лидии Ивановне Кашиной, прототипу Анны Снегиной, жила ли она тогда в своем константиновском доме, об этом в огромной есениане нет сведений. Кашина была последней местной помещицей, завершившей четырехсотлетней длины ряд владельцев этого большого приокского села. И кто только не отметился в том длинном ряду из представителей российских аристократических фамилий – и Нарышкины, и Голицыны, и Волконские, и Олсуфьевы. После отмены крепостного права им на смену пришли купцы, скупавшие здешние земли. А уж предпоследним хозяином усадьбы и угодий стал отец Лидии Ивановны Иван Петрович Кулаков – фигура колоритнейшая.
Крестьянин из Подмосковья, он становится буфетчиком в знаменитом хитровском трактире «Каторга», этом, по словам Гиляровского, «притоне буйного и пьяного разврата», а затем – владельцем подворья доходных хитровских домов, трехэтажных зловонных корпусов, получивших название Кулаковка. Именно туда водил Гиляровский мхатовцев, пожелавших изучить жизнь своих персонажей в пору постановки горьковского «На дне». Разбогатев на этом дне, Иван Петрович становится благотворителем, попечителем церквей, ревнителем народного просвещения и, конечно же, своих детей воспитывает наилучшим образом. Так вот Лидия Кашина, в девичестве Кулакова, с «золотым шифром» окончила Александровский институт благородных девиц, а брат ее – два университетских факультета – юридический и исторический.
Она была милой и доброй барышней, вышла замуж за сельского учителя, ставшего впоследствии профессором литературоведения. Получив в наследство константиновскую усадьбу, жила там скромно и тихо, что не помешало мужикам в революционные годы вознамериться сжечь господский дом, от чего их с трудом отговорил Есенин. Тем не менее Лидия Ивановна вынуждена была уехать из села, но вовсе не в Лондон, как Анна Снегина, а в Москву, где работала машинисткой и литературным редактором в газете «Труд», с тем чтобы погибнуть в 1937-м в мельнице Большого террора. Вот так и закончился роман пастушка с царевной, проступавший сквозь некрасовские ритмы поэмы, все тот же роман пастушка и царевны, преследовавший поэта всю его жизнь.
Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет,И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие, милые были.Тот образ во мне не угас...Мы все в эти годы любили,Но мало любили нас».
www.culture.ru
Сергей Есенин
Анна Снегина
1
"Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя.
Мы в важные очень не лезем,
Но все же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом,
У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни,
По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник
Любил погостить у нас.
Оброки платили мы к сроку,
Но — грозный судья — старшина
Всегда прибавлял к оброку
По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти,
Излишек нам был без тягот.
Раз — власти, на то они власти,
А мы лишь простой народ.
Но люди — все грешные души.
У многих глаза — что клыки.
С соседней деревни Криуши
Косились на нас мужики.
Житье у них было плохое —
Почти вся деревня вскачь
Пахала одной сохою
На паре заезженных кляч.
Каких уж тут ждать обилий, —
Была бы душа жива.
Украдкой они рубили
Из нашего леса дрова.
Однажды мы их застали…
Они в топоры, мы тож.
От звона и скрежета стали
По телу катилась дрожь.
В скандале убийством пахнет.
И в нашу и в их вину
Вдруг кто-то из них как ахнет! —
И сразу убил старшину.
На нашей быдластой сходке
Мы делу условили ширь.
Судили. Забили в колодки
И десять услали в Сибирь.
С тех пор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья вожжа.
Почти что три года кряду
У нас то падеж, то пожар".
*
Такие печальные вести
Возница мне пел весь путь.
Я в радовские предместья
Ехал тогда отдохнуть.
Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Я понял, что я — игрушка,
В тылу же купцы да знать,
И, твердо простившись с пушками,
Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку,
Купил себе «липу» [1], и вот
С такою-то подготовкой
Я встретил 17-ый год.
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
Война «до конца», «до победы».
И ту же сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Сгоняли на фронт умирать.
Но все же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу —
Был первый в стране дезертир.
*
Дорога довольно хорошая,
Приятная хладная звень.
Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень.
"Ну, вот оно, наше Радово, —
Промолвил возница, —
Здесь!
Недаром я лошади вкладывал
За норов ее и спесь.
Позволь, гражданин, на чаишко.
Вам к мельнику надо?
Так вон!..
Я требую с вас без излишка
За дальний такой прогон".
. . . . . . . . . . . . . . . .
Даю сороковку.
«Мало!»
Даю еще двадцать.
«Нет!»
Такой отвратительный малый.
А малому тридцать лет.
"Да что ж ты?
Имеешь ли душу?
За что ты с меня гребешь?"
И мне отвечает туша:
"Сегодня плохая рожь.
Давайте еще незвонких
Десяток иль штучек шесть —
Я выпью в шинке самогонки
За ваше здоровье и честь…"
*
И вот я на мельнице…
Ельник
Осыпан свечьми светляков.
От радости старый мельник
Не может сказать двух слов:
"Голубчик! Да ты ли?
Сергуха!
Озяб, чай? Поди продрог?
Да ставь ты скорее, старуха,
На стол самовар и пирог!"
В апреле прозябнуть трудно,
Особенно так в конце.
Был вечер задумчиво чудный,
Как дружья улыбка в лице.
Объятья мельника круты,
От них заревет и медведь,
Но все же в плохие минуты
Приятно друзей иметь.
«Откуда? Надолго ли?»
«На год».
"Ну, значит, дружище, гуляй!
Сим летом грибов и ягод
У нас хоть в Москву отбавляй.
И дичи здесь, братец, до черта,
Сама так под порох и прет.
Подумай ведь только…
Четвертый
Тебя не видали мы год…"
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Беседа окончена…
Чинно
Мы выпили весь самовар.
По-старому с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Состарившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Далекие, милые были.
Тот образ во мне не угас…
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас.
2
"Ну что же! Вставай, Сергуша!
Еще и заря не текла,
Старуха за милую душу
Оладьев тебе напекла.
Я сам-то сейчас уеду
К помещице Снегиной…
Ей
Вчера настрелял я к обеду
Прекраснейших дупелей".
Привет тебе, жизни денница!
Встаю, одеваюсь, иду.
Дымком отдает росяница
На яблонях белых в саду.
Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
И сколько с войной несчастных
Уродов теперь и калек!
И сколько зарыто в ямах!
И сколько зароют еще!
И чувствую в скулах упрямых
Жестокую судоргу щек.
Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату-калеке
Пятак или гривенник в грязь.
"Ну, доброе утро, старуха!
Ты что-то немного сдала…"
И слышу сквозь кашель глухо:
"Дела одолели, дела.
У нас здесь теперь неспокойно.
Испариной все зацвело.
Сплошные мужицкие войны —
Дерутся селом на село.
Сама я своими ушами
Слыхала от прихожан:
То радовцев бьют криушане,
То радовцы бьют криушан.
А все это, значит, безвластье.
Прогнали царя…
Так вот…
Посыпались все напасти
На наш неразумный народ.
Открыли зачем-то остроги,
Злодеев пустили лихих.
Теперь на большой дороге
Покою не знай от них.
Вот тоже, допустим… C Криуши…
Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,
Они ж, воровские души,
Вернулись опять домой.
У них там есть Прон Оглоблин,
Булдыжник, драчун, грубиян.
Он вечно на всех озлоблен,
С утра по неделям пьян.
И нагло в третьевом годе,
Когда объявили войну,
При всем честном народе
Убил топором старшину.
Таких теперь тысячи стало
Творить на свободе гнусь.
Пропала Расея, пропала…
Погибла кормилица Русь…"
Я вспомнил рассказ возницы
И, взяв свою шляпу и трость,
Пошел мужикам поклониться,
Как старый знакомый и гость.
online-knigi.com